Современная швейцарская новелла - Страница 26

«Да и мать кричит на меня почем зря. Хватит, надоело!»

Пейдер вытащил нож из мишени, отмерил семь шагов назад. С улицы донесся стук колес. Отец вывозил на тачке навоз. С огорода долетел запах свежего перегноя. Перед глазами Пейдера встала картина: желоб для стока навозной жижи, жижа, разбрызганная по страницам нотной тетради.

Урок музыки всегда был в среду, с трех до четырех пополудни. Вот уже почти год Пейдер обучался игре на пианино. Отец тогда сам поговорил с учителем и очень обрадовался, узнав о способностях Пейдера к музыке. «Но в четыре ты должен быть в хлеву, как всегда. И никаких разговоров!» — предупредил cap Джозуэ сына. Все получалось неплохо, вплоть до вчерашнего дня, когда учитель велел Пейдеру прийти к четырем. Пейдер хорошо подготовил домашнее задание, и они взялись за новую вещь, сарабанду. В ней было что-то необычное, она напоминала мелодию, которую Пейдер подобрал на своей окарине. Но на пианино выходило куда лучше, с сопровождением и контртактом, которые были как порывы ветра в ноябре и первый снег на крышах. В пять Пейдер уже шел домой, насвистывая мелодию сарабанды. Вдруг ветер донес издалека удары колокола на церковной башне, и Пейдер вздрогнул от испуга. Что ему скажет отец?

Чтобы не терять времени, он побежал в хлев сразу, с портфелем в руке. Отец как раз подметал сарай. Его, Пейдера, работа! Сар Джозуэ метнул в сына злобный взгляд, отшвырнул метлу и крикнул, задыхаясь от гнева:

— А вот и господин пианист явился, в чистеньких ботиночках! Он думает, я буду делать грязную работу за него и за его детей.

Пейдер хотел что-то сказать, все объяснить, но глаза сара Джозуэ уже налились кровью, он размахнулся и с такой силой ударил Пейдера по лицу, что тот отлетел в сторону и шлепнулся в навозный желоб. Лошадь в стойле испуганно вскинулась и противно заржала. Нотные тетради вылетели из портфеля и упали в навозную жижу. Пейдер не заплакал. Он встал на колени, собрал измазанные навозом листки, взял в свободную руку портфель и, не говоря ни слова, поднялся на ноги. Потом посмотрел на отца и буркнул:

— Ты мне за это заплатишь!

— Что? Угрожать мне? Сейчас я тебе покажу, кто кому заплатит, ты, грязный барчук!

В этот миг дверь сарая распахнулась, вбежала испуганная мать и встала между отцом и сыном.

— Это было вчера, сегодня — другое дело, — пробормотал Пейдер и взял нож за лезвие, острием внутрь, чтобы метнуть способом circolare. «Tira subito»,— любил повторять Филиппо. Само собой, subito, иначе лезвие увлажнится, станет скользким, и бросок не получится. Он метнул. — Кажется, слишком занизил, — сказал он, разглядывая воткнувшийся в картон нож. — Попал в ямку под кадыком, едва не задев кость. Лезвие чуть скошено влево. Passabile.

Пейдер вскочил. Ему послышались чьи-то шаги. Или это скрипнули чердачные балки? Погода постепенно разгуливалась. В разрывах туч показались горы. Вечернее солнце осветило вершины, ярко сверкал белый снег.

«Если бы не мать, он бы меня прикончил».

Пейдер отсчитал восемь шагов. Снова скрипнула доска. Он прислушался. Колокол на башне пробил четверть. Звуки унесло ветром, заключительные аккорды напомнили ему сарабанду, танец, который и не танец вовсе, а нечто торжественное, с ударением на второй доле вместо первой, как в мазурке, а за третьей идет подъем и новое начало.

Пейдер представил себе длинные, тонкие руки учителя. Рукоятка ножа матово блестела, как клавиши пианино. Пейдер прицелился и метнул. «Riuscito male». Лезвие вонзилось в челюсть. «Sei un bimbo! Ma pensa, figliuolo, il nemico, quello non dorme, sei morto tu, questa volta!»

Должно быть, Пейдер произнес эти слова вслух. Или голоса донеслись с улицы? Он снова прислушался. Издалека долетал лай собаки, над крышами разносился крик ворон. Пейдер вздрогнул. Внизу на огороде заржала лошадь, противно, как вчера в стойле. Пейдеру показалось, что из-под брюха лошади на него глядят отцовские глаза.

— Смотри-ка, у него тоже красные глаза, у этого картонного мамелюка! И усы как у отца. И пялится на меня, как он, и руку на меня поднимает…

Пейдер отсчитал десять шагов и прицелился в крайнего солдата. Стало темнеть. Опять что-то скрипнуло? Наверно, чердачная дверь, она все время поскрипывает.

— Смотри, сейчас будет il circolare. Можешь пялиться сколько влезет, не боюсь я твоих красных глаз, отец.

Он изо всех сил метнул нож. Лезвие впилось солдату в горло, нож затрепетал и остался торчать в картоне. Пейдер подбежал к мишени и крикнул:

— Bravo figliuolo mio, colpo magistrale!

Ему пришлось поднатужиться, чтобы вытащить нож, который глубоко вошел в деревянную рейку.

— Colpo massimo! — крикнул он еще раз. И тут за своей спиной он услышал чье-то учащенное дыхание. Пейдер обернулся и оцепенел. На предпоследней ступеньке лестницы стоял отец, он был бледен и тяжело дышал; из его открытого рта дыхание вырывалось толчками, как после бега. Но он не бежал, он стоял там уже несколько минут. Отец смотрел на Пейдера застывшим, стеклянным взглядом, глаза были огромные и неживые, как у картонного солдата. Пейдер заметил, что виски у отца седые, а лицо серое, пепельного цвета.

Сар Джозуэ одной рукой оперся о доску чердачного пола, а другой вытер пот со лба. Он все еще не мигая смотрел на сына. Потом очень медленно покачал головой, отвернулся и стал спускаться вниз. Пейдеру показалось, что при этом он слегка пошатывался и вроде стал ниже ростом.

Пейдер еще раз обернулся, в глубине ему почудилось движение. Картонный солдат с глухим стуком упал на пол. Поднялась пыль, защекотало в носу.

За весь вечер cap Джозуэ не произнес ни слова.