Современная швейцарская новелла - Страница 71

К оглавлению

71

Место, которое мне определят до скончания моих лет, — это Ваша, исключительно Ваша забота. Тем самым, господин прокурор, я приговариваю Вас стать моим отцом. Поступайте по праву, как Вы его разумеете. На сей раз умирать вовсе не обязательно. Но помочь себе можешь только ты сам. Не мне. Мне помощь не нужна.

Джованни Орелли

© 1975 «Pane e coltello», Locarno

ЗАКЛЮЧЕН ЛИ АД В НАШИХ ХРОМОСОМАХ? А ДЬЯВОЛ?.
Перевод с итальянского Е. Дмитриевой

Когда-то было первое причастие — первая встреча с господом нашим Иисусом Христом. И экзамен был. Если «тупицы» оказывались на высоте, священник, в зависимости от трудности вопроса, ставил пять, десять, двадцать, даже сто баллов. Случались и провалы. Альбино, например, имевший за три дня до окончания опроса 762 балла, потерял одним махом тысячу, оставшись, таким образом, в минусе.

Священник его спросил:

— Кто тебя создал?

А он в ответ:

— Тетя Мафальда.

Поскольку всех нас создал господь, такие слова — настоящее богохульство. Господь создал нас — ну, ослы, для чего? — чтобы мы познали его, возлюбили, служили бы ему на земле и возносили хвалу на небе.

От праведного гнева священник побагровел: он не пожелал принимать в расчет то обстоятельство, что Альбино, никогда не видевшего родной матери, вырастила тетя Мафальда. Так Альбино заработал минус 238 баллов и теперь даже чудом не смог бы подняться до нуля, а значит, и отведать праздничного пирога. Священник построил всех парами и велел идти — шагом марш! — в зал, где на круглом столе уже стояли чашки с шоколадом, а посредине сладкий домашний пирог. Вовсе не такой огромный, как описывали его прошлогодние конфирманты. К тому же, когда служанка его разрезала, внутри оказалось обыкновенное баночное повидло.

Все начали переглядываться, а Костантино откусил кусок и скорчил гримасу: настоящая, мол, гадость.

— Не спешите, ешьте медленно, — говорил священник. (Он то уходил в кухню, то возвращался в зал.) — Не будьте алчными. Я не хочу называть имен, но напоминаю, пирог не для того на стол поставили, чтобы размазывать его по нарядному платью.

Хоть он и не называл имен, но смотрел на Клементину и Паолу: они, точно из каменного века, никак не могли в толк взять, зачем им нож и вилка. А еще в Европе живут!

Когда священник в очередной раз вышел (вдали от привычной обстановки он чувствовал себя неловко), Костантино сказал, к такому, мол, пирогу и прикасаться противно. Пусть его кот лопает. А сам быстро передвинул свою тарелку Терезе: она все готова есть, без разбору.

— Три кусочка, не больше, а то ему скажу!

Кто-то решил угостить кота, который, по примеру священника, курсировал между залом и кухней:

— Маврик, Маврик, попробуй, как вкусно.

Но кот понюхал и отошел — не пожелал пробовать.

Больше всех радовался Альбино, он даже подавал советы:

— Я бы на вашем месте спрятал свой кусок в карман, попросился выйти и выбросил бы его в уборную. Да еще бы сбрызнул сверху.

Мне же было обидно: пирог перебил приятный вкус облатки, которую мне положили в рот во время причастия.


Дочка спрашивает меня:

— Папа, скажи, ад есть?

Разве ад заключен в наших хромосомах? И дьявол тоже? А может, это я сам себе задаю вопросы? Вопросы, на которые мне никогда не хотелось отвечать? Про ад на уроках катехизиса, про миссионерский ад, возникший в незапамятные времена. Отвечаю, что нет, не существует. То есть да, существует, только на земле. Во Вьетнаме, например.

— Вьетнам далеко?

— У, страшно далеко.

— Сколько дней идти?

— Ну год, четыре года.

— Год или четыре года?

Кто ж это знает. Говорю, четыре.

— А автостопом?

— Автостопом быстрее. Гораздо быстрее.

— Сколько?

— Наверно, месяца три.

— Три месяца? Он что, дальше луны? А если самолетом?

— Самолетом день-два.

— День или два?

— Ну день.

Вьетнам приближается.

— Ад не только во Вьетнаме, — говорю я.

— Что ты хочешь этим сказать? — спрашивает жена.

Тогда я рассказываю уже в сотый раз старый анекдот, о женщине, которая спрашивает другую, была ли та замужем.

— Не только во Вьетнаме, в Корее ад продолжался несколько лет, там шла война.

— А ты на ней был?

— Но при чем здесь я?

Они считают, что я везде был.

— Да я ни разу дальше Рима не ездил.

— Папу римского видел?

— Он меня не принял.

— Как это не принял?

— Побыстрее, дети, мы опаздываем.

— А все-таки ад есть. Мне Давиде сказал. Он сказал, что дьявол тоже есть.

— Чепуха. Пошли.

К счастью, мы всегда куда-нибудь спешим. У моих детей напряженная жизнь («Передохнуть некогда», говорят они). После школы — балет, дзюдо, фигурное катание, бассейн, чего только нет. Много времени уходит на переодевания, разъезды по городу, перепалки («Вечно вы цепляетесь!»). А дорога чего стоит? Водители орут: «Кретин, ползешь, как черепаха, не спи на ходу, дурья башка». Мостовые то поливают, то перекапывают неизвестно зачем.

На бортике катка можно разобрать слова: «Никсон — палач». Кто такой Никсон, дети более или менее себе представляют.

— А что такое палач?

— Потом объясню.

— Значит, сам не знаешь. А еще итальянский преподаешь, — издеваются они.

Надо будет им объяснить. Палач — это… Под пасху появлялись в ямках лягушки (на реке среди корней ольховника было много таких ямок), они сидели там тесно, почти друг на друге. Мальчишка держал лягушку за лапки, второй прижимал к пню ее раздувающееся, как маленькие мехи, тельце, приставив нож к основанию треугольной головы. Удар по ребру ножа молотком — и голова отлетала; выпуклые глаза, глядевшие в пространство секунду назад, потеряв связь с тельцем, гасли и стекленели. Потом они отрезали лапки. Третий ловко сдирал кожу. Точно выворачивал наизнанку перчатку. Отрубленные головы, отрезанные лапки, черная лужица лягушачьей крови; она едва заметно двигалась к краю и медленно стекала по пню, как коричневая краска по бортику катка, застывшая под буквой «к» в слове «Никсон».

71