Современная швейцарская новелла - Страница 84

Боццоло раскрыл рот в зевоте, глянул на себя в зеркало и, не произнеся ни слова, снова закрыл рот.

Пустые, отраженные в зеркале кресла и стулья, бессмысленные здесь, как все эти расчески, тазики, флакончики, помады и щетки, как будто ждали, что Хирш, этот незнакомый парикмахер, должен появиться с минуты на минуту и снова начать работать, а кто-то из клиентов встанет со стула, сядет в кресло, положив голову на его кожаную подушечку. Но никаких клиентов не было. И кто мог быть клиентом Хирша? Были ли в этой деревне другие евреи? Вилер смотрел на ножницы — где они, те, кого надо стричь; на бритвы — разве они кому-нибудь были здесь нужны? Зачем эти расчески? Для чего? Для бритых наголо черепов? Мази и кремы для абажуров из человеческой кожи… Бред! Безумие!

Боццоло уселся в кресло рядом с дверью. Он разглядывал себя в зеркале и задумчиво проводил тыльной стороной ладони по щетинистым, пухлым, как у хомяка, щекам. Потом он опустил голову на подушечку кресла и устроился поудобнее. Еще раз посмотрел на себя в зеркале, закрыл глаза и потянулся.

— И как только картофель попал в этот тазик? — повторил он, ловя в зеркале отражение Вилера. — У вас надежные документы?

— Да.

Боццоло поискал в кармане сигареты.

— Вы не похожи на еврея. Ничего типичного.

— Не похож?

Боццоло подумал.

— Скорее на спортсмена.

— Да ну? — Вилер уставился в зеркало, как будто сон мог прийти оттуда. Он вспомнил один фильм Кокто, который он смотрел в «Пагод», и вообще штучки Кокто с зеркалом. Хотя к чему теперь вспоминать все это. Левый глаз Вилера в зеркале казался меньше правого. Он обернулся. Эстер спала. Он положил несколько раскрытых газет ей на ноги, но она спала так крепко, что не услышала шороха.

Его ноги нащупали опору под lavabo.

Боццоло наблюдал за Вилером на этот раз не в зеркало, а повернувшись к нему.

— Да, здесь действительно паршиво, — сказал он. — Такое чувство, что сюда вот-вот кто-нибудь зайдет, ему повяжут на шею салфетку и начнется трепотня о футболе. — Он засмеялся.

— Скажите, а кто платит здесь за свет? Дом ведь пуст? — спросил Вилер.

— Ну и проблемы у вас, — хихикнул Боццоло.

— Действительно глупый вопрос, — согласился Вилер.

— Да нет, почему… — возразил Боццоло. Он немного помолчал, потом снова повернулся к Вилеру. — Лично я не понимаю евреев. Меня только интересует, почему они не смылись раньше. Pourquoi n’avez-vous pas fouté le camp, bon Dieu?

— Просто мы не думали, что все произойдет так быстро.

— Спросили бы меня. — Боццоло презрительно ухмыльнулся. — А где ваша жена?

— Бежала с сыном. Тоже в Швейцарию. Так больше шансов.

— У меня нет детей.

— Может, для вас это и плохо. Но мне было бы куда легче одному. Я умею драться. Я хороший боксер, вернее, был им когда-то. Но нельзя ввязываться в драку, когда ты в ответе за кого-то.

Боццоло кивнул, посмотрел на свое отражение в зеркале и кивнул еще раз.

— У меня родственники в Нью-Йорке, — сказал Вилер. — Какой-то кузен. С тысяча девятьсот двадцать первого года. Когда им бывало скучно в субботу или в будний день вечером, они шли в немецкий квартал и устраивали там потасовку. А потом умер его отец, ему пришлось заботиться о матери, и он прекратил свои глупости.

— Вы кто по профессии?

— Медик. Врач. Я вырос в Германии. У моего отца была шелкоткацкая фабрика недалеко от Франкфурта.

— Парашютный шелк? — Боццоло повернул голову и посмотрел на него.

Вилер молчал.

— Парашютный шелк? — повторил Боццоло.

— Господин Боццоло, — произнес Вилер с закрытыми глазами, — я плачу вам, чтобы вы мне помогли.

— Ведь кто-то же должен изготовлять парашютный шелк, bon Dieu de merde.

— Мой отец получил орден «За заслуги» в первую мировую войну, — сказал Вилер. — И потерял ногу.

— А вы знаете, чем я рискую? Меня могут расстрелять.

— Вы можете уйти, Боццоло. Я пойму, если вы уйдете. Никто не вправе требовать от вас героизма, тем более за деньги. — Последнюю фразу он добавил умышленно.

Боццоло успокоился. Он нагнулся, взял щетку для волос, провел ею по макушке и бросил в тазик с картошкой.

— Отвезу вас к границе, и баста. Нам нужно немного поспать.

Вилер поднялся.

— Вы куда?

— По нужде.

— Будьте осторожны, — предостерег Боццоло, — я выключу свет прежде, чем вы выйдете.

Вилер тихонько притворил за собой дверь. Он протянул руку, на теплой ладони снежинки сразу же превратились в капли. Осмотрев улицу, он заметил слабый свет в полузакрытых ставнях. Где-то на заднем дворе загрохотала телега, потом короткий шум сменился испуганной тишиной, как будто молчание пушек и винтовок обязывало к позорной тишине и побежденных.

Было около десяти. Мороз ослаб.

Вилер достал носовой платок и нащупал узелок, которым он обязал себя вспомнить о жене, хотя они запретили друг другу делать это. Он развязал его и поднес платок к носу. Он должен достичь цели, Эстер должна достичь ее. В следующие шесть часов он не хотел и думать о том, что было час назад и что будет еще через час, он имел право только на мгновенье. Не больше.

5

Два перевала преодолел гусар. Он ночевал в отдаленных хлевах, укрываясь сеном и старыми мешками и умываясь по утрам свежевыпавшим снегом. В деревнях он покупал хлеб и корм для коня. Дети недоверчиво оглядывали его, женщины таращили глаза. Иногда какая-нибудь подходила к нему и спрашивала: «Вы кого-нибудь ищете?»

— Деревню Баранген, — отвечал он.

— Никогда не слыхала.

— Она должна быть в этой стране. Я не пожалею времени, чтобы ее найти, — говорил всадник и вскакивал в седло.