Современная швейцарская новелла - Страница 91

Мистраль — так звали одного поэта, Виктор это знал. А ветер, тоже называемый мистралем, не с моря, как думает Марлис. Это так, между прочим. Права же она, что «Письма с моей мельницы» написал, конечно, Альфонс Доде, а не Мистраль, он читал их в школе. Это так, между прочим. Собственно говоря, она сказала лишь: «Мистраль поэт, как ты знаешь».

У него «порше».

Под платанами Эгю-Морта: он сунул руку в карман куртки, чтобы удостовериться, что не потерял своего паспорта. Виктор еще никогда его не терял. Как он испугался, не найдя в куртке паспорта; но тут же вспомнил: да он в машине, его паспорт. Он уверен, он точно помнит, что засунул паспорт в ящичек для перчаток, но надо посмотреть. Он не уверен.

Если бы он осуществил свое решение, принятое в ванной: сегодня же вернуться домой, они теперь были бы в Лионе, вечером в Базеле, но здесь так прекрасно: этот свет под платанами, этот свет… Когда она вернется, он предложит: прогуляемся к морю.

Надо надеяться, она найдет себе туфли.

Под платанами Эгю-Морта: за час до несчастья ему хочется черного кофе. Не слишком ли он устал, чтобы вести машину? Он восхищается светом под платанами, этим светом… Голуби воркуют вокруг памятника Сен-Луи. Марлис хочет ехать дальше, она действительно не голодна, она не хочет и аперитива. Но Виктор считает, что у них есть время. Старик с тремя длинными французскими батонами под мышкой.

Испания — это была ее идея.

Он не считает себя эгоистом. Он счастлив, когда думает, что может кого-нибудь осчастливить. Если это не удается, он отчаивается; он все принимает на свой счет.

Тот, кто видит их со стороны, ничего особенного не находит в том, что она читает «Ле провансаль», а он, вытянув свои длинные ноги на тротуаре, пьет кофе и ждет чуда — оно должно явиться сбоку, от воркующих голубей. Он готов был бы жениться. Дело в чувстве юмора. «Ты хочешь еще посидеть здесь?» — спрашивает она. «Извини! — говорит он. — Ведь это ты читаешь газету, не я». Звучит не так, как он хотел бы сказать, а к тому, что потом он несет сумку, кавалер по доброй воле, она привыкла. Стало быть, никакого чуда.

Это Виктор захотел осмотреть галерею вокруг монастырского двора. Романский стиль. Ей не хочется.

Они идут рука в руке.

Это Виктор впервые хочет повсюду останавливаться. Рынок с фруктами и овощами. Трогательно, что Виктор говорит: «Здесь есть обувь!», хотя явно все еще не знает, чего она ищет.

Почему обязательно надо ехать в Испанию?

Он ждет в переулке, Марлис забыла свою косынку; собственно, он не ждет Марлис. Что бы он делал, будь он один? Увидев, что она идет, что она снова остановилась у витрины, он покупает «Геральд трибюн» — узнать, что делается на свете. Подняв через некоторое время глаза от газеты, он видит: Марлис исчезла…

Обед туристов.

Позднее она сказала: «Извини». Она купила забавную кепку. «Нет, — смеется она, — для тебя!» У Марлис прекрасное настроение. Когда он отпирает машину, она спрашивает: «Не сесть ли за руль мне?» Поведет он. Почему всегда только он? Он настоятельно просит, чтобы она позволила ему сесть за руль. Теперь этого не объяснишь. «Она тебе не нравится?» Имеется в виду пестрая кепка. Впервые он испытывает страх перед дорогой.

Она совсем ребенок.

Его паспорт оказался в ящичке для перчаток.

«Ты забавно выглядишь!» Она надела на него пеструю кепку, чтобы он не был таким серьезным. Он удивляется, что Марлис пристегнула ремень. Без напоминания. Он не снимает кепки, когда включает мотор, глядя назад, чтобы ничего не задеть. Только бы теперь не допустить ошибки…

Значит, это вот и был Эгю-Морт.

У нее есть сын, школьник; она училась в Париже; она в разводе; она взрослая женщина, не ребенок.

Кони в Камарге. Иногда она что-то говорит, иногда он. К счастью, машин на шоссе мало. Он пытается размышлять профессионально: когда человек мертв? Проблема трансплантаций сердца. Он ловит себя на том, что говорит: «Завтра надо заменить масло!», вместо того чтобы сказать то, о чем думает. Он не осложняет себе дело.

Прежде, ребенком, она ездила верхом.

Он едет позади бельгийского жилого фургона, не обгоняя; когда же наконец обгоняет, они на волоске от столкновения. Она ничего не говорит.

Пациенты ценят его: его спокойствие, его уверенность, его оптимизм и т. д.

Теперь пестрая кепка на ней. «Тебе все к лицу!» — говорит он, но смотрит на дорогу. Слушает ли он? Она читает вслух путеводитель, чтобы он заранее радовался пещерной живописи Альтамиры, чтобы не думал о замене масла, чтобы знал, зачем они едут в Альтамиру. Она хочет лада.

Ему всегда везет по сравнению с другими людьми — в отношении здоровья, работы и вообще, не только как альпинисту (пик Буин)…

Она говорит: «Ты уже опять думаешь о еде!» Он вообще ни о чем не думает, лишь смотрит на дорогу; он только хотел что-то сказать, связанное с Монпелье, потому что увидел указатель: Монпелье, 12 км. Лучше уж ничего не говорить.

Виктор отделался легкими травмами, резаными ранами на виске, но он не помнит грузовика с прицепом. Она умерла по пути в больницу Монпелье. Он не помнит даже дороги, где это произошло, где теперь между платанами лежит опрокинутый прицеп; при осмотре места происшествия ему кажется, что он впервые на этом перекрестке, здесь его допрашивают (по-французски) и сообщают ему, что он имел преимущественное право проезда, стало быть — невиновен.

Позднее он становится старшим врачом.