Современная швейцарская новелла - Страница 57

Я вздрогнул, услышав чей-то голос:

— Hello! Do you speak English?

В глубине бара сидела женщина, ее вполне можно было не заметить в полумраке. Я подошел к ее столику: еще довольно молодая, бледное худое лицо, волосы, кажется, рыжеватые, высокая шея.

— A-а, вы француз, — воскликнула она, услышав мой акцент. — Последнее время французы здесь редкие гости. Проездом? С автобусной экскурсией?

— Нет, — ответил я, — путешествуем с приятелем. — Сегодня утром побывали в долине Вуги.

Узкое шоссе, протянувшееся вдоль полноводной прозрачной речки, склоны, поросшие лесом, отражаются в воде всеми цветами радуги. Повсюду песчаные отмели, где прачки сушат белье. Изредка за деревьями мелькают белые домишки, точно карабкаются по горам.

— Глухие места, — отозвалась женщина, — ласковые, задушевные. Не слишком веселые, но и не мрачные. — Робкая улыбка, полуприкрытые глаза. — Таких уголков много в Португалии.

По-французски она говорила старательно, почти без акцента, тон у нее был немного резковатый, голос хриплый и властный. Она пригласила меня сесть, и взгляд ее, устремленный на меня, был под стать ее голосу. Какие же у нее глаза: черные или темно-темно-синие?

— Вот и здесь, — подхватил я, — есть в природе что-то задумчивое. Но не грустное, хотя места тоже пустынные. Впрочем, стоит такая прекрасная погода…

— А вы уже успели осмотреть окрестности?

Я рассказал ей о наших злоключениях. Мы блуждали по тропинкам и никак не могли найти дорогу к отелю. Наконец вышли к какой-то ферме, и крестьянское семейство, собиравшее хворост, пришло нам на помощь. Отец, дружелюбно улыбаясь, кликнул сына, который и проводил нас до дороги.

Внезапно я почувствовал, что англичанка стала слушать мой рассказ с необыкновенным вниманием. Ее темные глаза прямо впились в меня.

— Это наши соседи, — сказала она. — Вы были в двух шагах от отеля. А тот юноша… Он, наверно, очень удивил вас?

— Да вроде нет, — ответил я недоуменно. — Мы с ним ни единым словом не обмолвились. Я-то ведь языка не знаю… Он гордо отказался от нескольких эскудо, которые я попытался было ему всучить.

Я старался вспомнить его: парень как парень, стройный, длинноногий, в шортах. В лицо я не очень вглядывался. Волосы светлые, да, да, светлые. Но португальцы такие разные по облику, в них смешалось столько кровей.

— Вы просто не видели его младших сестер и брата. Он так отличается от них. Те коренастые, плотные — в родителей. Типичные крестьяне из Бейжи или Алентежу. Все они выросли у меня на глазах.

Я взглянул на нее с удивлением.

— Вы часто здесь бываете?

Она горько усмехнулась, скорее даже ухмылка у нее получилась какая-то.

— Я живу в этом отеле пятнадцать лет. Тому юноше не намного больше. Время от времени гощу у друзей в Эшториле или Кашкайше. Когда соскучусь по морю. Но теперь все реже и реже. Годы уже не те, тяжела становлюсь на подъем. Вас удивляет, что я поселилась именно здесь? А чем лучше Лиссабон? Провинциальный город, где царит смертельная скука.

— Но как вы выдерживаете зиму, она ведь тут такая долгая?

— Сосны, оливы — они все те же, и зимой, и летом. А до общества я не большая охотница.

Тон у нее был небрежный, ироничный, словно она подсмеивалась над собой и своим добровольным изгнанием.

— Жизнь в Португалии пока еще очень дешевая. Потому большой наплыв туристов. Такой доход для этой бедной страны!

В баре вспыхнули огни, и сразу же хлынула толпа — французы, из тех зажиточных буржуа плебейского вида, что сегодня так пристрастились к путешествиям. Наверно, прибыл туристский автобус.

— Ваш товарищ делает вам знаки, — сказала она. — Зовет обедать.

Как она узнала его среди других? Наверно, пока пил виски за стойкой, бросал на меня нетерпеливые взгляды? Я колебался: подозвать его или нет? Она решительно окончила нашу беседу:

— Мы еще увидимся сегодня вечером, если только вы не уляжетесь спать сразу, как стемнеет.

Обед был в самом разгаре, когда она, последней, появилась наконец в зале; французы, занявшие столики в глубине зала, трещали без умолку. Только теперь я смог как следует разглядеть ее: высокая, худая, в облегающем платье, которое подчеркивало гибкость ее фигуры, в походке что-то странное и диковатое, такое же впечатление оставляло и ее лицо. Она остановилась возле пожилой пары, сидящей у окна с опущенными шторами, обменялась с ними несколькими словами. Потом села за соседний столик, и метрдотель засуетился вокруг нее. Лицо худощавое, старше, чем показалось мне в полутьме бара, усталое, опустошенное. Глаза не черные, а цвета морской волны, волосы — рыжевато-каштановые. Движения резкие, нервные, и так же резко и нервно она говорит. Англичанка? Нет, скорее американка, если судить по элегантному темному платью и властным манерам.

Я рассказал товарищу о моем знакомстве. Украдкой он стал разглядывать ее, и я заметил, что она занята тем же: не обращая на меня никакого внимания, она устремила свой взгляд только на него.

— А она ничего, — заключил он, — встретить бы ее лет пятнадцать-двадцать назад. Этакая красавица дикарка, которая верит в любовь. Скорее всего на свою беду. Лицо у нее страстное, но какое-то понурое.

Он последний раз взглянул на нее.

— И эта длинная шея, вскинутые брови — в профиль она напоминает лесного зверя. Причем оленя, а не лань.

Он улыбнулся.

— Хорошо, что она меня не слышит…

Он тоже не заметил ничего необычного в юноше с фермы, вот только держался он чересчур сдержанно, пожалуй, даже высокомерно, особенно по контрасту с отцом, чье лицо под широкополой черной шляпой светилось дружелюбной ласковой улыбкой.